«Человек – самое чудесное творение природы. Природа создала человека, чтобы через него видеть, познавать себя, восторгаться своей чудо-красотой. Каждый человек в себе носит природу, солнце, вселенную и этим он бесконечно богат и счастлив».
Сарьян

Роберт Овакимян органично соединяет в себе три качества. Он, несомненно, национальный армянский художник. Никакие «петербургские туманы» не сглаживают светоносность и явный или скрытый драматизм его картин. «Мои корни – это детство в Армении, ее природа. Это конкретные образы. Это кровь. Это не вытравишь никакими иными, самыми сильными впечатлениями».

Он очень интернациональный художник. Его абстрактные картины любят и высоко ценят в Европе, ощущая в экспрессивности цвета и формы общность со спиритуалистическими глубинами немецкого искусства. Он петербургский художник – хотя бы в силу этого существования на грани культур, на пересечении традиций, в силу сочетания интеллектуального и чувственного начал, присущих его творчеству.

Среди «самых сильных впечатлений» – переезд в Ленинград в 1986 году: житейские «прививки», подготовка в «Мухинку», самообразование в музеях, новые критерии творчества, осознание себя в контексте петербургского искусства. Петербург он выбрал сам, с детства: «С шестого класса я знал, что уеду в Питер. Инстинкт сработал. Как знак Питера – Эрмитаж, который с детства видел по телевизору». Но Питер еще надо было заслужить. И заслужил: 12 лет честно отработал дворником на живописном, но непростом с точки зрения этой профессии объекте – Крестовском острове.

Заслужил он и еще одно неизмеримо важное для молодого художника - Учителя. Своим первым настоящим Учителем он называет Степана Давтяна – скульптора, преподавателя художественный школы города Капана. Давтян научил видеть цельность формы в рисунке и живописи, научил работать, делая бесконечное количество набросков, эскизов, набирая опыт руки и оттачивая остроту глаза.
Петербург же подарил знаменательную для творческой биографии встречу с Соломоном Гершовым. Гершов – один из самобытнейших мастеров русского авангарда, ученик Шагала, Малевича, Филонова, друг Фалька, Куприна – живая «связь времен», нить, протянувшаяся от живописных поисков начала ХХ века к новому рубежу веков, к проблемам искусства нового столетия. «Это не было ученичеством в прямом, школярском смысле слова: мы разговаривали, совместно обсуждали работы – и его, и мои. Гершов называл меня не учеником – своим другом. Рассказывал об учителях, современниках. Это был человек, уважавший честное, серьезное отношение к искусству, ценивший любое проявление подлинного творчества».

Масштаб творческой личности Гершова для Овакимяна до сих пор высшая планка в искусстве, в отношении к своей работе. «Если вспомнить мировую историю живописи, становится иногда страшно – наследие огромно. Нет, похожесть на кого-либо не волнует. Просто ответственность слишком велика. Особенно если берешься за библейские – вечные темы и образы. Тем не менее берешься – не избежать. Это и внутренняя духовная потребность, и архетипы – желание говорить на языке, которым оперирует христианская культура, одновременно – проверка художника на состоятельность».
Начало 90-х Роберта Овакимяна – время поисков, живописных экспериментов, вплоть до вольных интерпретаций классического наследия. Обращение к старым системам в искусстве, поиск своего языка через арсенал старой живописи. Его картины адресуют нас то к Маттиссу, то к Пикассо. Его вдохновляют абстрактные работы Кандинского и живопись Сезанна, киевские фрески и миниатюры армянских рукописей, композиции Веласкеса и Рубенса. Список имен можно продолжить, но при всей широте диапазона пристрастий к живописи разных эпох видны те константы, которые определят затем стиль собственно Овакимяна: экспрессия графической линии; глубина, насыщенность, сложность цвета, а в результате его духовная и эмоциональная – душевная значимость. Овакимян безусловно усваивает сезанновский принцип о неразделимости рисунка и цвета («по мере того как пишешь – рисуешь»), который становится основным композиционным фактором и основным выразительным средством его живописи.
Он много работал в графике – рисовал тушью, гуашью, углем. В рисунках определился его графический почерк, ощутимый и ранних фигуративных картинах и в поздних абстрактных композициях. Работы молодого художника даже те, что с обезоруживающей честностью демонстрируют источник вдохновения, не воспринимаются ученическими, компилятивными. Сплав эмоций, впечатлений, уроков, полученных от изучения исторического живописного опыта, рождает зрелые, оригинальные картины на библейские сюжеты: цикл из 100 графических работ по впечатлениям от фильма Пазолини «Евангелие от Матфея»; полотна «Адам и Ева», «Изгнание из Рая», «Два апостола», «Распятый Христос» и поразившая многих на выставке в Манеже 1995 года «Тайная вечеря». (Впоследствии «Тайная вечеря» и «Снятие с креста» были приобретены шведской общиной финского города Нукарлеби для местной церкви.)
Роберт Овакимян пишет в основном абстрактные картины. «Любая живопись абстрактна, если на нее смотреть с точки зрения пластики, цвета, организации холста. Есть абстракция как художнический жест, как некая форма. Есть абстракция, как декоративное пятно – пример дизайнерского подхода к живописи. Для меня абстракция – это высший уровень реализма. Это обнаженная суть вещей. Пишешь мир – а мир бесконечен, никакой конкретной формой его не охватить, когда пытаешься передать это ощущение в одной картине. Одинаковыми средствами невозможно, например, писать состояние ночи, рассвета. Вот и ищешь для каждой картины адекватный состоянию пластический и живописный язык. Каждую пишешь как первую и последнюю, как единственную».
Ассоциативно абстрактные работы Овакимяна близки фантастическим горным пейзажам: Армения, генетическое ощущение пространства и цвета постоянно заявляют о себе. Картины – образы Земли, порой напоминающие о средневековом «антропоморфизме»: Земля как некое органическое, живое тело. В ритме цветовых плоскостей и объемов могут привидеться разломы ущелий, нити дорог, клубящиеся облака. Они же неожиданно оборачиваются руками, ликами, телами формирующимися из цветовой массы. Живописный «модуль»: мазок – штрих в сочетании с графикой линий обнаруживает пространственную глубину абстрактных пейзажей, дает ощущение длящегося времени в картине, выявляет ее драматизм. «Драматичность – это армянская генетика. Это наследие трагедий и войн, потрясавших нашу культуру. Но без драматизма не бывает искусства».
В абстрактных работах Овакимян не использует инородные материалы, не применяет принцип коллажа. Ему вполне достаточно живописи как таковой. «Дело живописи свершается среди красок, надо их оставлять совсем наедине, чтобы они могли выяснить свои отношения. Их общение друг с другом – в этом вся живопись» – точнее, чем Рильке охарактеризовал искусство Сезанна, не скажешь. Тем более что Сезанн – кумир Овакимяна. Сезанн – Учитель. Как Рембрандт. Как Врубель. Как Гершов. Он у каждого получает уроки и движется к постижению самого себя, приближается к сути собственного творчества. «Живопись создаешь втайне. Лучше всего работается ночью. Ночь – абсолютное время. Нет суеты. Никто не колышет мир. Вокруг меньше отрицательных флюидов. Живопись – ведь это интимно. Как любовь».